Кровь Севера - Страница 83

– Нет, – покачал головой наш драматург Бескостный. – Три – священное число христиан. Но семь – лучше.

Тем более, что его самого в первом акте нашей драмы не будет. А два человека для полноценного посольства – маловато.

И вот нас стало семеро.

К труппе актеров-головорезов присоединились:

Хальфдан Рагнарссон – в роли простого, но обаятельного высокопоставленного нормана.

Мой добрый знакомый ирландец Рыжий Лис – в роли христианина-ирландца.

А также парочка бывших сарацинских рабов: Дикон и Уилл. В качестве бывших сарацинских рабов, освобожденных из мусульманской неволи храбрыми норманами.

Задача, которую поставил перед нами драматург и режиссер – убедить италийцев, что лютые морские разбойники в одночасье стали добрыми и мирными, аки агнцы. И впустить в город. А уж тогда…

И вот, помолившись разнообразным богам, наше посольство отчалило в направлении берега.

Рыжий детина-ирландец, потасканный германский «монах», доспешный рыцарь с непокрытой (ну не люблю высокие франские шлемы!) в знак мирных намерений брюнетистой головой, красавчик-блондин Хальфдан Рагнарссон со щитом, развернутым белой изнанкой наружу, и пара мускулистых англичан – на веслах. Да, еще с нами был заветный сундучок.

Нас не обстреляли. Позволили высадиться на один из причалов и сразу взяли под белы ручки.

Городская стража, надо полагать. Чтобы скрутить одного безоружного нурмана, таких требуется не меньше десятка. О нормане вооруженном я даже и не говорю. Однако настоящее оружие было только у меня. Добрый франкский меч. Вот его-то у меня и попытались забрать.

Хренушки! Я грозно зарычал по-франкски, а Хрёрек-«монах» тут же перетолмачил по-латыни, что, мол, господин рыцарь вполне могут отдать свой меч равному, какому-нибудь благородному кабальеро, а хамло и быдло могут получить выдающийся клинок, доставшийся рыцарю от папаши, а тому – от самого Карла Великого, исключительно острием в брюхо. И это для него, быдла то есть, будет немалая честь, потому что благородная сталь несомненно облагородит и низкорожденную хамскую требуху.

Скажете, резко? Нет, в самый раз. Именно так и повел бы себя в данном случае покойный де Мот.

«Хамье и быдло» отреагировало правильно. Оставило меня в покое. Аристократия – она везде аристократия. А у меня и герб имеется, и оснастка подходящая. И повадки – соответствующие. Лапы прочь от благородного дона!

Не рискнул итальянский стражник посягнуть на «голубую кровь».

И вместо ареста-задержания получился более-менее вежливый прием. И почетный эскорт.

Англичане подхватили сундучок, и наше посольство неторопливо двинулось к городским воротам.

Там нас встретили персоны рангом повыше. Представитель местного графа, светского правителя города и прилежащей территории.

А территория, прямо скажем, богатая! Сады, виноградники и оливковые рощи. Сам город изнутри выглядел не так броско, как снаружи. Однако – процветал. Еще бы ему не процветать! Торговый и сельскохозяйственный центр.

– Слюни подбери, – прошипел я, пихнув в бок Рыжего Лиса, который слишком уж алчно пялился на местные «достопримечательности».

Принимал нас сам граф. Лично. Причем не один, а с самим епископом. Правда, все необходимые меры безопасности были приняты. Руководство обложилось хорошо вооруженной стражей, а на ключевых позициях маячили стрелки. Хар-рошая у нас репутация!

Первое слово взял мой ярл. Он же – «монах-подвижник». Весьма благочестиво Хрёрек сообщил, что сам Бог вывел нас к стенам сего прекрасного города в Святой Праздник. И в этом он видит Промысел Божий, поскольку в дальнем походе совсем счет времени потерял. Затем фальшивый монах произнес длинную речугу, в которой почти дословно цитировал отца Бернара. Причем на латыни. Вот что значит безукоризненная память.

Я смысл сей речи скорее угадывал, чем понимал. С латынью у меня – не слишком. У ярла – значительно лучше, но акцент, надо полагать, имел место быть, потому что по роже епископа видно – он напряженно пытается удержать нить повествования, но получается – не очень.

Так что минут через пять епископ не выдержал и поинтересовался, как столь благочестивый муж оказался в обществе язычников. В рабство взяли?

Отнюдь, отвечал мой ярл торжественно. Сам примкнул. Дабы обратить темных к Свету.

Большие страдания претерпел, скромно потупившись, сообщил псевдомонах, зато и преуспел немало. Да и не одни лишь язычники обретаются в норманском воинстве. Немало и христиан. Вот например… И кивок в мою сторону.

Пришла моя очередь вступить в разговор. Говорил я, естественно, на языке франков. И тут могла бы выйти неприятность… Вдруг при графском дворе окажется какой-нибудь урожденный француз?

Обошлось. Толмача, конечно, нашли, но – натурального «макаронника», владевшего языком еще не рожденных Вольтера и Дюма намного хуже меня.

Представившись рыцарем короля Карла Лысого, я подтвердил всё сказанное, засим поклялся на кресте, что примкнул к плохой компании потому, что поклялся в верности вот этому коленопреклоненному человеку.

Заметьте: чистую правду сказал. Разве я не клялся в верности Хрёреку-ярлу? А разве мой ярл – не человек?

И норманские разбойники – позволили? – усомнился граф.

Как видите, скромно отвечал я. Вообще слухи о зверствах северян сильно преувеличены. Нормальные они люди. Справедливые. А что золото любят, так кто его не любит? Ну да, язычники. Но ведь не басурмане. Крестить их – и будет всем счастье. Тем более, что гнев их ныне, усилиями неких благочестивых людей (тут уж я скромно потупился) направлен уже не на христиан, а на богопротивных последователей Мухаммеда.