Кровь Севера - Страница 42

Отхватил кусок каплуна и вознамерился бросить в огонь.

К счастью, Тьёрви успел вовремя схватить его за руку. Мы ведь в трактире были не одни.

– Вы, жрецы Белого Христа, сами не знаете, о чем говорите, – пренебрежительно заявил Скиди. – Я вот очень люблю сырое мясо! Особенно печень. Ты просто не знаешь, как хороша горячая, только что вынутая из чрева печенка!

– Почему ж не знаю? – кротко улыбнулся отец Бернар, когда ему перевели реплику. – Я не всегда был монахом. А скажи-ка, ел ли ты человечью печень?

– Был бы ты воином, я б за такие слова тебе голову снес! – рассердился мой ученик.

– А я слыхал: есть такие народы на юге, что человечину едят, – вмешался Тейт Мышелов. – В южных землях меж Микльгардом и Гардарикой.

– А я слыхал, что в присутствии старших безусым дренгам следует помалкивать! – произнес Тьёрви и оба юнца тут же опустили глазки.

– Ты не понимаешь, франк, – сказал хёвдинг, перейдя на французский. – Кровь – это не еда. – Кровь – это жизнь. Когда мы дарим кровь нашим богам, мы дарим им жизнь. Жизнь раба. Или жизнь наших врагов. Кровь – самое дорогое, что есть у живого существа здесь, на Срединной земле. А драгоценнее всего – наша собственная кровь. Кровь людей севера. Норманов. Наша кровь – вот за что боги дают нам счастье битвы. Вот настоящая цена, которую мы платим за богатства франков. По капле – за серебряную марку! Это справедливая цена, монах, потому что мы, красная кровь Севера, на весах богов тянем больше, чем красное золото. Мы! – воскликнул Тьёрви. Наша жизнь! Что может быть дороже жизни, монах? Разве что слава! Кто скажет, что это не так?

Наши довольно заворчали. Красиво сказал. Целую философию выстроил. Я уже заметил, что мои братья по оружию вообще склонны к философии. Порешить кучу народа и отнять у них имущество – обычный разбой. А вот если надстроить сверху философское обоснование: мол, не разбой это, а высший порядок мироздания, то сразу самооценка поднимается.

Хотя в целом я с хёвдингом согласен. Жизнь и впрямь самое ценное, что у меня есть. На всё золото Франции не поменяю.

Но у моего монаха было другое мнение. Дождавшись, пока мы закончим выражать Тьёрви свою поддержку, он тихо сказал:

– Если ты говоришь о петухе, то жизнь, бесспорно, самое ценное, что у него есть. Но у человека есть еще и душа.

– Я не понимаю, – проворчал Тьёрви, ловко отделяя ножом шмат поросятины. – Что есть душа?

– То, что отличает человека от зверя. То, что останется, когда твое тело умрет.

Монах определенно был отличным педагогом. Выбирал именно те слова, которые будут доступны собеседнику.

– А-а-а… Теперь понимаю. А скажи мне, монах, откуда она берется, душа, в человеческом теле.

– Душу человеку дарит Бог, – мягко произнес отец Бернар. – И главный смысл жизни – сохранить душу чистой. Не запятнанной, не оскверненной худыми делами и подлыми мыслями.

– В таком случае моя душа чиста! – заявил Тьёрви. – Я никогда не творил худых дел и мысли мои честны.

– Вот как? Но разве ты не убивал, не насиловал, не отнимал чужого?

– А что плохого в том, чтобы убить врага и ли взять добычу? – искренне удивился Тьёрви. – Или оплодоворить женщину?

– Бог запрещает человеку…

– Твой Бог – да! – перебил Тьёрви. – А мой – разрешает. Один и Тор говорят мне: убей врага! Они говорят: серебро принадлежит тому, что может его удержать. Пусть кто-нибудь придет ко мне, чтобы забрать мое богатство, моих жен и сыновей – и он узнает остроту моего меча! А тот, кто при виде меня падает на колени и молит о пощаде, по праву станет моим рабом, и его дети, жены, его добро тоже станут моими.

– А если твой враг окажется сильнее? – вкрадчиво поинтересовался монах. – Тогда на колени придется упасть тебе? И всё твое достанется ему? Или ты думаешь, что ты – самый сильный из людей?

– Ты опять не понял, жрец, – с сожалением произнес Тьёрви. – Я никогда не паду на колени. Если я не смогу убить врага, то умру. И умру с честью, с оружием в руках и то, что ты называешь душой, воспарит ввысь, в чертоги Валхаллы. Ибо там обитают мои боги. Те боги, которые, если верить тебе, дали мне душу и по справедливости должны взять меня к себе, ведь я прожил жизнь именно так, как они велели! – Тут Тьёрви осушил кружку с вином и победоносно глянул на монаха.

Ver thik, her ek kom! Разве нет?

Отец Бернар вздохнул. И промолчал. Я его понимал. Сказать Тьёрви, что его боги – ложные? Что нет никакой Валхаллы? Так хёвдинг просто посмеется над невежественным франком. Сказать, что богов нет, всё равно что заявить, что у меча одно лезвие, а не два. Такие штуки проходят с глупым черноногим франкским трэлем. Но сказать такое викингу, не единожды чувствовавшему прикосновение Одина, видевшему, как валькирии на крылатых конях уносят ввысь души погибших? Чушь и слепота!

Я бы, пожалуй, тоже не стал утверждать, что Одина нет. С чего бы тогда меня долбануло током в его святилище?

Тем не менее боги скандинавов – это не те боги, которым я бы хотел поклоняться.

Но скажи я об этом вслух – друзья решили бы, что я шучу. И я промолчал.

И не привлек ничьего внимания. Кроме внимания отца Бернара. Монах воистину обладал отменным чутьем, потому что уловил мое состояние, легко коснулся моей руки и улыбнулся.

В общем, наше путешествие протекало приятно и спокойно. А богословские диспуты скрашивали скуку и давали пищу уму. И никаких проблем нашему маленькому отряду коренные жители Франции не создавали. Проблемы возникли, когда мы вступили на территорию, где шарились наши братья-норманы.

* * *

Присутствие коллег по разбойничьей профессии мы обнаружили издалека.